Военная история на страницах дневника ветерана ВОВ Анны Румянцевой: разведка, задание
2025 год объявлен Президентом России Годом 80-летия Победы в Великой Отечественной войне, Годом мира и единства в борьбе с нацизмом. Среди нас с каждым годом все меньше остается реальных свидетелей тех событий. Наши ветераны - это живые легенды, это пример для подражания. В редакцию ТИА передан уникальный документ: дневник воспоминаний об исторических событиях 40-х нашей землячки, ветерана Великой Отечественной войны Анны Ивановны Румянцевой (Белозеровой).
Анна Ивановна родилась 7 декабря 1917 года в деревне Скриплево Кашинского района Калининской области в большой крестьянской семье. Отец и мама были люди
трудолюбивые. Отсюда и начался ее военный путь разведчицы и уже потом узницы концлагеря. Даже находясь под гнетом фашистов, молодые девчонки продолжали помогать своей стране и вносили свой вклад в Великую Победу.
У читателей ТИА есть уникальная возможность узнать о Второй Мировой войне со страниц дневника участницы всех происходящих событий.
В первой части опубликованных воспоминаний велось повествование о предвоенном периоде жизни, военном пути и поступлении в разведку. Эта часть дневника посвящена работе в разветгруппе и заданиям.
Утром 8-го декабря 1941г. мы вместе с сопровождающими из Старой Константиновки направились к линии фронта. По легенде, мы – перебежчики. Я возвращаюсь на свою прежнюю квартиру. Доктор Петров якобы имел репрессии от Советской власти, уходит к немцам в поисках работы со своей племянницей Ниной Козаковой. Пройдя через лесок, мы остановились. Сопровождающий нас офицер объяснил, что как выйдем на поле, так сразу надо бежать к реке Волге, а он нам будет кричать "стой!", а затем даст автоматную очередь нам вслед. И вот мы уже бежим к реке Волге, нам вслед строчит автомат. В ответ с немецкой стороны застрочил пулемет, но пули ложились мимо нас. Волга была заснеженной, бежать было трудно. Доктор от нас отстал, еле вытягивал ноги из снега, ведь ему было 70 лет. Мы с Ниной замедлили ход в ожидании доктора Петрова. К счастью, пули ложились где-то мимо нас, но было страшно, зная, что стреляют в нас. Конечно, была опасность, что нас немцы схватят, как вступим на берег Волги. Но все обошлось. Мы быстро зашли за дома, Петров от нас не отставал.
У меня уже был намечен план, где устроить группу на ночь, но этому не суждено было сбыться, т.к. жизнь в городе уже была другой. Все намеченные мною адреса были брошены или разрушены, а большинство знакомых эвакуировались. Это осложняло намеченные мною действия. И пришлось начинать мне по рученное по сложившейся обстановке. Главное – мне надо было устроить Петрова на квартиру. А сами мы с Ниной в любом месте переночуем, а день на ногах по городу ходить будем и все высматривать и узнавать, что поручено. На этом я и успокоилась, если другого выхода не было.
Удачно перейдя передовую позицию, я повела группу в г. Калинин. Наш город был закопчённым, окна без стекол, трамваи лежали перевернутыми, по улицам рыскали и нагло хозяйничали озверелые фашисты. От волнения стучало в висках. Подступала ненависть к фашистам. Хотелось поскорее сделать хоть что-нибудь полезное для нашей победы. Кратчайшим путем я привела группу к дому. На воротах была надпись мелом по-немецки – belecht (занято). Наша улица близко находилась к железнодорожному вокзалу, поэтому немцы заняли почти все дома этой улицы. Пришлось вести группу к своим знакомым по другому адресу. По дороге попали под обстрел. Били наши дальнобойные орудия. С трудом укрылись в подвале казармы. Декабрьский день короток, наступил комендантский час. Тут и пришлось заночевать.Утром 10 декабря принялись за дела. Я подыскала квартиру для доктора Петрова. Мы с Ниной устроились по соседству. Петров ходил на биржу труда по вопросу устройства на работу. Ему повезло, его приняли на работу в немецкий госпиталь, который находился в больничном городке. В этот же день мы с Ниной оформили прописку у старосты – Станиславского.
Дом, в котором нас прописали, был двухэтажным. Наверху жили два немца, а внизу одна комната была свободная, здесь мы с Ниной и поселились. Комната была холодная, и никакой мебели в ней не было, кроме пружинного матраса, лежавшего на полу. Он нам очень пригодился, мы на нем спали во всей своей одежде, укрываться было нечем. От холода ночью мы замерзали, не меньше мучил нас и голод, т.к. в дорогу нам выдали по 5 сухарей, которые мы съели в первый же день.
Наши части при отступлении из города подожгли элеватор, чтобы не осталось зерно врагу. Когда немцы овладели городом, элеватор взяли под охрану. Население города брало там горелую пшеницу. Мы с Ниной тоже решили сходить туда, авось повезет – малость накормимся. Но к элеватору немцы не подпускали – стреляли. В этот момент был ранен в ногу мальчик. Какой-то пожилой мужчина сказал нам: "Идите на Коняевскую мельницу, там достанете горелой пшеницы". Но нас остановили два фрица и стали рассматривать наши валенки. Мои валенки были 22-го размера, они поняли, что валенки им малы. У Нины валенки 24-го или 25-го размера. Они стащили с ее ног валенки и стали примерять, хотя и так было видно, что на их лапы они малы. Убедившись в этом, они швырнули нам валенки. Так и не пошли мы за зерном, вернулись в город. День был морозный. Немцы к шинелям прицепили меховые воротники, отобранные у наших женщин. А некоторые уши обернули платками или шарфами. Мы с Ниной тоже озябли и направились к своему дому. В нашей комнате, как и на улице, было холодно. Мы осмелились зайти отогреться к хозяйке дома, она жила на 2-ом этаже. У нее мы согрелись. Поделились своей неудачей в походе за горелой пшеницей. Сочувствуя нам, она угостила нас этой горелой пшеницей, которую достала там же еще в первые дни оккупации города. Ели мы ее с трудом, но все же голод немного утолили. Надо было себя накормить, а чем? Своих знакомых в городе я не нашла, где бы можно было подкрепиться.
С 11-го по 14-е декабря 1941г. мы с Ниной ходили по городу, высматривая сведения о противнике: 1) какие рода войск преобладают в городе, 2) где сосредоточены, 3) их боевая техника, 4) где установлена, 5) моральное состояние немцев и нашего населения, оставшегося в оккупации, и другое. Мне пришлось обойти весь город самой, т.к. Нина город не знала. Вот, примерно, что мы увидели тогда и что сохранилось в памяти:
На ипподроме стояли танки противника. На Желтиковом поле стояли дальнобойные орудия. На кладбище и 3-ей Интернациональной ул. были установлены зенитки. По набережной р. Волги сосредоточены пулеметные гнезда. В домах по набережной реки Тьмаки – снайперские точки. Большое скопление немцев было в районе железнодорожного вокзала. По роду войск, преобладали танковые части, мотострелковые и СС.
13-го декабря 1941г. я встретила знакомую – Олю Волкову, бывшую ученицу школы ФЗУ им. Плеханова, активную комсомолку. За несколько дней до прихода немцев в Калинин в драмтеатре состоялся митинг от фабрикки "Пролетарка", на котором Ольга выступала. У меня было основание считать ее идейно-стойкой. Но почему она осталась в оккупации? Ольга пригласила нас к себе на квартиру. Обосновалась она в чужой квартире. У нее было тепло, и мы с Ниной были очень рады согреться, т.к. днями и ночами мы мерзли. Из разговоров Ольги я поняла, что она не успела эвакуироваться, но немцы ее не обижают и уходить отсюда она не собирается. Я тоже сказала ей, что не успела уйти из Калинина, но буду искать выход отсюда. Здесь нас застал комендантский час, и мы рады были у нее ночевать, хоть одну ночь выспимся в тепле, а кроме того, и поужинаем у них.
В этот вечер девчата ждали прихода немцев для прощания с ними, т.к. немцы сказали им, что должны из Калинина уезжать. Для меня это было особенно интересно: куда уезжать, когда и почему? Пришли три гитлеровца, один из них пожилой, с губной гармошкой. Нина была веселого нрава, и первая пошла с немцем танцевать. А я начала разговор с другим немцем, коверкая слова. Говорила и понимала по-немецки плохо, но много лучше, чем эти девчата. Немец говорил, что уезжают они в Германию на этой неделе праздновать Рождество, а сюда приедут другие. Немецкое Рождество по времени действительно подходило, но я сомневалась в этом их объяснении. Неистово рвутся к Москве и вдруг собрались уезжать домой для празднования Рождества. Необходимо узнать все точнее.
Утром мы ушли от девчат и направились по городу выяснить, уезжают ли немцы, и прибывают ли другие. Мы увидели единичные отъезды немцев. Уезжали они не спеша, забирая с собой все награбленное. Поступления новых частей не было.
В эту ночь мы с Ниной не спали, все прислушивались у разбитого окна к шуму уезжающих или приезжающих немцев, но ничего не было слышно. Смотря из окна, видели лишь дальние пожары.
15-го декабря мы снова пошли по городу и снова увидели уезжающих немцев. Следили за теми шоссе, откуда возможны поступления немцев, но поступлений их не было. Днем 15-го декабря я написала все сведения, что удалось узнать о противнике, и отправила Нину отнести их своему "дядюшке" – доктору Петрову на случай нашей гибели. Сообщила ему, что 15-го декабря ночью мы из Калинина уходим. Петров передал с Ниной свои сведения по госпиталю. Он сообщал, что разведчица Шура, раненая в ногу, находится в госпитале, поправляется. Нам с Ниной не терпелось доложить в штаб об отступлении немцев из Калинина. До наступления комендантского часа 15-го декабря мы с Ниной из центра города ушли в сторону деревни Старая Константиновка и укрылись в полуразрушенном здании на берегу Волги, почти в том же месте, где переходили в Калинин. С наступлением темноты немцы начали отступать активнее. Группа "фрицев" прошла мимо здания, где мы укрывались. Что бы нас случайно не обнаружили, мы влезли в печь, стоявшую посреди помещения. Печь была узкая, мы уместились в ней лишь лежа друг на друге. Ночь стояла очень морозная, казалось, что ей и конца не будет. Немцы все отступали, видимо, с укрепленных точек по набережной Волги. Слышно было по морозному снегу шарканье их сапожищев и немецкое тяфканье.
К утру стало тихо. Выбравшись из печки, мы были почти окоченевшими, не было сил двигаться. С усилием привели себя в движение, укрылись для маскировки белыми платками и поползли к Волге. Ползли медленно, от голода и холода не было сил. С нашей стороны в этом направлении часто пускали осветительные ракеты. В этот миг мы останавливались, всматривались в путь. К счастью, мы благополучно добрались до другого берега Волги, где были сосредоточены позиции Советской Армии. Здесь нас остановил патруль, но пароль мы не знали и были доставлены в штаб в деревню Старая Константиновка. Было около 6-ти часов утра. В штабе уже знали об отступлении немцев из Калинина, и уже был направлен туда первый раведотряд из армейцев. В штабе на нас что-то улыбались, спросили, почему мы очень чумазые. Мы объяснили им, что сидели в печке и собрали на себя всю сажу. Проверив наши паспорта, нас отпустили, и мы направились по своему назначению – в Кушалино, в свой штаб. По дороге туда встретили нашего начальника штаба – майора Пименова. Он ехал на машине в Калинин. Узнав нас, машину остановил, приказал нам садиться в машину и ехать с ним в Калинин, чтобы показать предателей, работающих на немцев. Нам хотелось показать старосту и его племянника, но они уже ушли с немцами.
Вечером 16-го декабря мы вернулись в Кушалино. Ликовали от радости, ведь освобожден наш родной и любимый город, и что немцы лишились возможности подойти к Москве с севера.
Сведения нашей группы имели значение для дальнейшего освобождения от фашистов Калининской области. После освобождения г. Калинина от оккупантов, в штабе шла подготовка новых разведгрупп для работы в глубоком немецком тылу. Все, кто дал согласие прыгать с парашютом в тыл врага, уехали в г. Бежецк. В этом числе была и я.
Ехали на грузовой машине. Мерзли и всю дорогу пели песни. В Бежецк приехали поздно вечером, остановились в штабе. Быстро пожевали мороженой колбасы с мороженым хлебом и улеглись на полу спать. На следующий день нас распределили по квартирам. Наша группа состояла из трех человек: Полина Алферова – моя подруга и бывшая коллега, Тоня из Гориц и я. Полина была назначена старшей нашей разведгруппы. Поселили нас в маленькой квартире. Но скоро Тоню перевели в другую группу, а вместо нее нам дали Аню Кухареву из г. Витебска.
В Бежецке условия для нас были созданы хорошие. Питались в своей столовой сытно и вкусно. Всем выдали синие шерстяные платья, стеганки, валенки и шапки-ушанки. Начальником штаба был майор Коселовский. Здесь мы находились примерно месяц. За этот период знакомились по карте с городом, в котором предстояло действовать. Учили разведке: давали ночью задание, узнать сведения о какой-либо деревне около Бежецка. Хотя такое задание не соответствовало заданию в тылу врага, но и в таких заданиях случались провалы. Одна разведчица решила проверить свои способности, попыталась узнать номер части, прибывшей на железнодорожную станцию г. Бежецка. Познакомившись с лейтенантом, хотела узнать у него номер их части. Но получила ответ: "Хорошая ты Валя, девушка, но твой вопрос требует отвести тебя в комендатуру". И отвел. Пришлось ей обращаться за помощью в свой штаб.
Мы с Полиной по молодости и от безделья искали веселых приключений. Как-то по улице на прицепе к грузовой машине тащили подбитый самолет. На крыле его стоял летчик. Увидя нас, он крикнул: "Идите, покатаю!". Мы мигом прыгнули на крыло самолета. Машина шла тихо. Но проехав центр города, вдруг сразу погнала на большой скорости. Спрыгнуть мы уже не могли. Просили остановить машину, но это на летчика не действовало. Пришлось ехать 5км до остановки. Пешком идти обратно не хотелось. Пришлось ждать, когда сдадут самолет, чтобы с этой машиной вернуться в город. Порожняком ехать машине не разрешили, велели попутно захватить дрова. Наконец мы с Полиной уселись на дровах и поехали. Домой возвратились поздно вечером. У нашего дома стоял инженер Карпухин в ожидании нас. Он готовил нашу группу к разведке и встретил нас бранью: "Ах вы, гурьянки, вы где же бегаете? Я к вам второй раз прихожу, а вас все дома нет". Мы честно признались ему в своей оплошности.
Много было и других смешных и веселых эпизодов. Им мы придавали особое внимание, т.к. полностью осознавали, что идут последние дни нашей безответственной жизни.
В конце января нашу группу вызвали в штаб. Здесь сообщили, что группу направляют в Москву. При отъезде майор Коселовский сказал нам: "На успехи вашей группы я имею особую надежду". Его слова вселяли в нас уверенность. В Москве нас разместили на пересыльном пункте на Стромынке. Днем ездили в Люберцы, где нас готовили к отправке в тыл врага: учились обращению с парашютом, прыгали с парашютной вышки, учились приземлению. Вечерами посещали клуб пересыльного пункта. Смотрели кино и танцевали. У нас с Полиной и здесь случались недоразумения. На второй день приезда в Москву мы собрались в парикмахерскую. Выйдя из дома, спросили, где находится поблизости парикмахерская. И вот мы уже сделали прически, покрасили брови и ресницы. На какой улице наш дом, мы и не знали. Стали с Полиной спорить. Она говорит, что наша улица называется "Струнка", а я говорю, что кажется "Чистопрудная". Спросили у прохожих, где находится ул.Чистопрудная. "О, это Чистые пруды, они далеко отсюда", ответили нам. Зная, что мы ушли от своего дома недалеко, стали искать улицу сами. И вдруг навстречу нам идет инженер Карпухин. И опять мы честно ему признались, что заблудились и не знаем название своей улицы. "Ах вы, гурьянки! Как же вам не заблудиться, ведь вы все глаза себе замазали", бранил он нас. Дом наш был почти рядом, но мы находились с другой его стороны, которую мы ни разу не видели, а значит и дом не узнали.
На следующий день все наши разведчицы ходили организованно в колонный зал Дома Союзов. Что именно там смотрели, в моей памяти смутно сохранилось, т.к. меня мало интересовало. Я была, видимо, захвачена будущим, скорой предстоящей работой во вражеском тылу и частью своего сознания была уже там. Шли последние дни нашего пребывания в Москве. Нашу разведгруппу уже познакомили с четвертым членом группы: радистом Борисом Ефимченко. Это был молодой худощавый парнишка. Наступил день отъезда в тыл врага.
23-го февраля 1942г. утром мы погрузились в грузовые автомашины. Военный инженер Карпухин по-отечески провожал нас, попрощался и пожелал успехов. Нас отвезли в Люберцы. Здесь забрали свои вещевые мешки с приготовленными парашютами, пообедали, выслушали напутствие своих руководителей и направились на аэродром в Люберцах. Время быстро летело, особенно тогда, когда хочется его задержать. Часов в 5 вечера нам подали самолет "Дуглас", летчики в шутку его называли "Дуня". При посадке нам выдали паспорта, приготовленные Главполитуправлением, для работы в немецком тылу. Этим рейсом отправлялись две или три группы по разным городам БССР. В самолете было страшно холодно, а одеты мы были без учета холода. Была глубокая ночь, когда нашей группе дали команду "приготовиться к высадке!". Первой к люку пошла старшая группы Полина Алферова. По документам мы с ней были оформлены сестрами на мою девичью фамилию – Белозерова. Второй прыгала я. Затем – связная Аня и последним – радист Борис. Парашюты у нас были будто бы автоматическими. От нас требовалось лишь своевременно дернуть за шнур. Подойдя к люку, я взглянула вниз и вмиг сделала шаг в темную бездну. Дернув за шнур, я дважды перевернулась в воздухе и тут же парашют раскрылся. Сижу, как в кресле, без всяких ощущений. Возникло сомнение – спускаюсь ли я? И с силой сделала упор вниз. Вот уже различаю кусты и все быстрее приближаюсь к ним. Приземлилась я удачно. Спасибо земному притяжению за помощь! Быстро подтянула стропы, погасила парашют, отстегнула лямки и стала искать место, чтобы спрятать парашют. Снега в этом месте было мало. Нашла широкий куст, под ним замяла его в снег. Теперь каждый из нас был наедине с собой, а вокруг фашистское логово. Ощущение неприятное. Чтобы быстрее собраться всей группой, нам советовали подавать опознавательные знаки или сигналы. Я должна была петь по-петушиному, Полина – хлопать в ладоши, связная – лаять по-собачьи, радист – свистеть. После самолета в голове шумело. Я стала вслушиваться. Где-то в стороне заливалась лаем собака. У связной лай получался иначе. Значит, это лаяла настоящая собака. "Аплодисменты" Полины услышать невозможно, т.к., между нами, расстояние в полкилометра. Я села на вещевой мешок, решила дать свой сигнал – кукарекнуть. И не успела раскрыть рот, вдруг где-то справа пропел петух. Потом еще раз. Видимо, было время петушиного пенья. Пропел один единственный петух – счастливчик, которого немцы не успели сожрать. Так я и не кукарекнула. Надо было уйти от места приземления. Повесив свой мешок за спину, пошла вперед по ходу самолета. Где-то там должны быть Аня и Борис. Сначала шла пашней, спотыкаясь о мороженые комья, потом попала в заснеженное место, набрала полные валенки снега. Скоро показались приземистые постройки. Первым из них был сарай. Я приоткрыла дверь сарая – пахло душистым сеном. Осторожно вошла, ощупью забралась в сено и уснула, как мне показалось, мертвым сном. Сколько спала, не знаю. Проснулась, было светло, но точное время определить трудно, а часов мы не имели. Приведя себя в порядок, я направилась в деревню выяснить обстоятельства. Зная, что немцы для жилья выбирают лучшие дома, я постучала в самую плохую хату на краю деревни. Дверь открыла женщина. Я сразу спросила, есть ли в доме или в деревне немцы. "Немцев нет у нас, но есть свои полицаи", – ответила женщина. Я попросила ее дать напиться и спросила ее, не проходила ли сегодня утром их деревней девушка, имея в виду Полину. "Никого не видела", – ответила она. Разговор вести было неловко, т.к. женщина говорила по-белорусски, я не все понимала. Я извинилась и ушла. Выйдя на дорогу, вдруг вижу приближающуюся сюда Полину. Вместе с ней мы пошли дальше выискивать остальных членов группы. Полина мне рассказала, что приземлилась она в лесу, там и заночевала. Утром не могла найти, где спрятала свой вещевой мешок после приземления. К середине дня мы собрались всей группой. Согласовали, что радист пойдет в направлении к г. Лепель и остановится на ночлег в следующей, после этой, деревне. А мы, трое, вернемся к месту приземления Полины на поиск ее вещевого мешка. Полина мешок быстро нашла, и, выйдя на дорогу, мы направились в нужном нам направлении.
Сбросили нас в Витебской области, примерно в 80км от г. Лепель, где наша группа должна действовать. Расстояние немалое, если учесть, что при себе мы имели рацию и четыре комплекта питания к ней. На пути находились немецкие гарнизоны, комендатуры и полицейские участки. При ночевке проверяли документы, а иногда заглядывали и в вещевые мешки. Поэтому старшая группы приняла решение высвободить одного человека из нас от комплекта питания к рации, чтобы дать возможность свободно вести разведку дальнейшего пути.
В следующей деревне, после той, где остановился радист, мы остановились на ночлег. Деревня была маленькая. Староста деревни проверил наши документы и определил на ночлег к женщине. Вечером здесь повстречались с военнопленным армянином, осевшим после боев с немцами. Старшая группы согласовала с нами свое предложение, доверить один комплект к рации армянину, чтобы при строгой секретности сохранить его до нашего прихода за ним. Армянин охотно согласился на наше предложение. Старшая передала ему питание и попросила его достать нам два платка, чтобы заменить ими наши шапки-ушанки, в которых мы прилетели. Он принес нам два платка, а мы отдали ему две наши шапки. В шапках-ушанках, выданных нам штабом, идти дальше было нельзя, т.к. население деревень принимало нас за партизанок, придирчиво осматривало нас при ночлеге. Утром на рассвете из деревни мы ушли. Дальнейший путь преодолевали быстрее, но всюду встречались трудности. Приходилось обходить опасные места, делая лишние километры. В одной из деревень в районе Чашников нас задержали полицаи и пытались направить нас в немецкую комендатуру, т.к. подозревали, что мы еврейки. Днями раньше в этих местах немцы расстреляли три тысячи евреев, кому-то из них удалось сбежать. Поэтому немцы приказали полицаям задерживать всех незнакомых и направлять в комендатуру. Наши паспорта полицаев не убедили. Но все же мы вырвались от них.
В следующей деревне опять остановил полицай – маленький, горбатенький и такой добродушный, разговорчивый. Сказал, что его зовут Яша, живет с матерью и показал свой дом. Посмотрев наши паспорта, он направился куда-то дальше по деревне, а мы пошли в своем направлении. Дошли до дома Яши, оглянулись – Яши не видно, и решили зайти к его мамаше, надеясь на ее доброту – может покормит нас, очень есть хотелось. Сказали ей, откуда, куда и по какому случаю идем, сказали ей, что знаем ее Яшу, и попросили покормить нас. Женщина быстро поставила на стол крупеню (кашу из немолотой пшеницы), разбавила ее молоком и пригласила нас к столу. Мы мигом кашу съели. Выразили свою благодарность и поспешили уйти, пока Яша домой не вернулся. Смеялись удачному подкреплению кашей. Вот так и шли мы до г. Лепель.
В первых числах марта 1942-го г. мы остановились в деревне Ирен-полье в 7-8 км от г. Лепель, чтобы потом подыскать работу и жилье в Лепеле и перебраться туда. Остановиться сразу в Лепеле со своим грузом не имели возможности, т.к. явочной квартиры или доверенного лица у нас не было, город был совсем незнакомый. Деревенька была маленькая, немцев поблизости не было. Приютила нас женщина, Мария Вятох, с двумя маленькими детьми. Кроме нас у нее уже жил пленный из Ярославля, Сашка.
Радист остановился в соседней деревне, в 1,5 км от нас, у деда с бабой. Конспиративную квартиру для связи со штабом и хранения рации с питанием найти было непросто среди незнакомого населения. Первую связь со штабом радисту долго не удавалось установить, т.к. не имели тайного места для связи.
Немного освоившись, мы стали покупать молоко в ближайшей от нас деревне. Здесь была школа, при которой жил одинокий учитель. Мы с ним познакомились. И пришла нам мысль: "А что, если связаться со штабом из школы?". Сообщив об этом радисту, назначили ему час явки туда с рацией. Сами тоже пошли туда за молоком, как всегда, в обычное время, чтобы не вызвать подозрение у населения и немцев. Купив молоко, по пути зашли к учителю. К назначенному часу явился радист. Я вышла его встретить и провела в класс. Радист быстро раскинул провода и принялся за связь: "Я – галка, я – галка, прием...". Рация пищала и свистела. Чтобы заглушить свист рации, Полина с Аней заводили у учителя патефон и ставили самые шумные пластинки. Около школы собрались ребятишки, заглядывали в окна, рвались в дверь. Я еле сдерживала их натиск, т.к. дверного запора не было. Связаться со штабом не удалось, т. к. связь с нами в штабе назначалась в 10 часов утра. К этому времени явиться к учителю мы сочли неудобным, чтобы не вызвать подозрение у немцев. Поэтому приурочили это дело к полудню, когда брали молоко. Естественно, в это время в штабе нас не слушали и связь не состоялась. Мы это понимали, но думали, авось повезет. Учитель, конечно, слышал писк рации, видел суету ребятишек вокруг школы, но ни о чем не спрашивал.
Вскоре учитель из школы куда-то выбыл. Мы стали просить старосту разрешить нам поселиться в школе, чтобы мы имели возможность жить одни, а значит предоставить радисту место для связи со штабом. Но поселиться в школе нам не разрешили.
Первую связь со штабом радист осуществил в лесу. И ходил туда для этой цели всякий раз, когда не было возможности установить связь из дома, где проживал. В конце марта мы, трое девчат, пошли за питанием, оставленным нами у армянина. Дорога была уже знакома, мы быстро добрались. Полина отправилась в деревню к армянину, а я и Аня остались ее ожидать в кусточках у дороги. Прошло время, а Полина не возвращалась. Что делать? Решили идти выяснять причину ее задержки. Выйдя на дорогу, вдруг увидели, как Полину ведут два полицая под оружием. И опять: что делать? Оружия мы не имели и не были обучены обращению с ним. Вся надежда на язык, упросить отпустить. Наверное, дойдет до их сознания наша просьба, учитывая, что полицаи – не немцы, а местные жители, наши соотечественники.
На наши просьбы полицаи не реагировали. "Бой" языком не удался, положение осложнилось. Полину вели в полицейский участок, находящийся в другой деревне. Вместе с ней пошли и мы. Полиция оказалась на замке, поэтому Полину поместили в доме полицая. А нас с Аней здесь не оставили и отвели в другую деревню, тоже в дом полицая. Кроме полицая в доме, где нас поместили, никого не было. Было уже темно, полицай закрыл дверь на запор и приказал нам спать на печке, а сам с автоматом сел у двери на скамью.
Мы с Аней, голодные, озябшие и взволнованные, обрадовались теплой печке. А ведь мог бы и в подпол загнать на всю ночь. На печке мы отогрелись, но сна не было. Мысли лезли кошмарные: "Удастся ли нам выйти отсюда? А может на этом закончится наша жизнь, не успев сделать ничего существенного для пользы своей Родины". Мы обдумали ответы на предвиденные при допросе вопросы, чтобы не было расхождений.
С наступлением рассвета полицай повел нас в полицию. Здесь мы встретились с Полиной. Полиция размещалась в бывшей, до оккупации, школе. Начальником был бывший директор этой школы. Жена начальника, узнав, что привели задержанных, пришла утешить нас. Потом пришла вторично, с кучей своих маленьких детей и принесла нам по ломтю мягкого, намасленного постным маслом, хлеба. Мы были голодные, как волки. Как умели, мы благодарили ее за внимание и заботу о нас. Очень жаль сейчас, что не знаю ни имени, ни фамилии ее, ни название той деревни, где это происходило. Вот появился начальник полиции. На допрос меня взяли первую. Начальник спросил: "Откуда и куда идете?" Я ответила, что идем из деревни в г. Витебск.
–Зачем пришли сюда?
–Незачем, просто сбились с дороги, т.к. плохо знаем ее.
Начальник достал из ящика стола мешок, отобранный полицаями у Полины при обыске, показал его мне и спросил: "Для чего вам этот мешок?". Я ответила, что мешок для того, чтобы положить в него то, что сохранилось из наших вещей. Снова вопрос: "Почему у твоих валенок на голенищах сделаны дырки?". Я ответила: "Сама не знаю, зачем эти дырки, валенки я взяла в Витебске на складе после его бомбежки, они так и были с дырками". Дырки на голенищах валенок были сделаны для шнура, которым привязывали валенки к ногам, чтобы не потерять их при спуске с парашютом. Начальник полиции молчал. А я удивлялась на себя, откуда мне пришло в голову так ответить на этот неожиданный вопрос. Мы и не думали, что на наших валенках заметят дырки. Начальник просмотрел наши паспорта, отобранные у нас полицаями, и передал их мне. При этом сказал: "Идите, в этих местах больше не появляйтесь." Я вышла из допросной, следом за мной вышел полицай, присутствовавший на допросе (его я видела впервые). Он тихо сказал мне: "Быстро садитесь в сани со мной, я отвезу вас безопасной дорогой, чтобы вас не задержали вторично". Лошадь в упряжке стояла у крыльца полиции. Не сразу дошли до меня эти слова, вернее я сомневалась в них, но все же быстро дала знак своим спутницам, чтобы выходили на улицу. Мы сели в сани с этим полицаем и поехали. Этот полицай рассказал нам, что в этой местности немцы разбили нашу московскую дивизию, оставшиеся в живых осели здесь, поступили работать к немцам в полицию. И вот, как видите, работаем. Потом пояснил, что не все полицаи в полиции свои, есть и предатели, в том числе и староста той деревни, где арестовали Полину, и полицаи той деревни. Потом пояснил, что старосте и тем полицаям, которые нас задержали, он скажет, что отвез нас в немецкую комендатуру.
Проехав опасные места, мы пошли пешком в свою деревню, а товарищ "полицай" поехал в обратный путь, ни о чем не спрашивая нас. Только теперь Полина рассказала нам, почему ее схватили полицаи. Придя в деревню, где жил армянин, Полина случайно повстречалась со старостой деревни. Он Полину узнал, совсем недавно он нас определял здесь на ночлег. Полина, ничего не подозревая, вошла в дом армянина. Здесь узнала, что армянина уже нет, его расстреляли немцы по указке старосты. Вот как это произошло. После нашего ночлега в этой деревне, армянин стал носить нашу шапку, которую мы ему оставили. Староста, видимо, узнал, что это шапка наша, и сказал немцам, что к армянину приходили партизанки. Это они оставили ему шапки. При обыске шапки явились доказательством. На подкладке шапок стоял штамп "уголовный розыск СССР". Немцы армянина схватили. Пока Полина была в доме армянина, староста сходил за полицаями и велел им задержать Полину. Они ее и схватили при выходе из дома. Где хранилось питание к рации, хозяйка дома ничего не знала. Вернулись мы без питания, душевно ранеными гибелью армянина. Считали себя причастными к случившемуся. Мы поняли, что в тылу врага идет невидимый фронт, где в неравной борьбе с фашизмом и их прихвостнями гибнут наши патриоты. Но никакой кровавый террор фашистов не в силах остановить нашей борьбы.
После неудачного похода я и Полина стали часто ходить в Лепель в поисках работы, но работы никакой не было. Попутно мы высматривали в Лепеле военные объекты врага и о некоторых из них сообщали радисту для передачи в штаб. Всюду у нас возникали неожиданные сложности и препятствия. У радиста отсырел запасной комплект питания к рации, т.к. не было надлежащего места для его хранения. Поэтому в целях экономии питания связь со штабом надо держать лишь в необходимых случаях до тех пор, пока забросят питание дополнительно. Радист сделал об этом запрос в штаб. Спустя какое-то время старшая получила от радиста радиограмму: "24-го апреля 1942г. Ночью встречайте наш самолет, подберите площадку, укажите ее сигналом – факелом. Опознавательный знак самолета – три круга над вашей деревней".
Наступил день встречи самолета. Вечером 24-го апреля Полина и я ушли в ближний лес. Взяли спички, смоченную керосином тряпку для факела. Засветло подыскали площадку для спуска груза, смастерили факел и укрылись в густом молодом сосняке. Вечером погода стояла теплая, тихая. Сосняк издавал бодрящий аромат. Было как-то по-особому радостно, будто мы ожидали самолет, чтобы вместе с ним навсегда покинуть ненавистный вражеский тыл.
Время в ожидании шло особенно медленно. Вдруг уловили звук самолета. Нас как ветром сдуло с места, бросились к площадке. Самолет приблизился, но держал курс правее нашей деревни. Мы, волнуясь, следили за направлением самолета, но он так и скрылся из вида. Обидно – не наш. Мы снова укрылись в своем "ночном ложе" и терпеливо ждали самолет. Стало холодно. Повалил густой мокрый снег. Снега выпало много, но весна брала свои права.
Продолжение отрывков из дневника воспоминаний ВОВ А.И.Румянцевой читайте в среду, 5 мая на ТИА.
Ранее мы писали на ТИА о довоенном периоде и начале войны и военной истории А.И.Румянцевой.
