“Тверь в лицах”: писатель Александр Островский и его неудачное путешествие

Однажды русскому драматургу Александру Николаевичу Островскому пришло письмо от самого Фердинанда Петровича Врангеля — мореплавателя и морского министра, известного на весь мир полярного исследователя. Высокопоставленный путешественник предложил Островскому присоединиться к этнографической экспедиции по центру Европейской России. Вместе с историком-краеведом Вячеславом Воробьёвым в рамках проекта “Тверь в лицах” рассказываем, чем закончилась эта затея для именитого писателя.

В путь

"Представляются Вашему изучению и описанию губернии, лежащие на верхней части Волги, от истоков её до соединения с р. Окою, а именно Тверская, Ярославская, Костромская и часть Нижегородской", — писал драматургу Врангель.

 В общих чертах он наметил программу исследований: описать жилища и промыслы жителей, их нравы и обычаи, привычки и речь, поговорки и поверья. Автор письма обещал Островскому полную свободу творчества:

“Морское начальство, не желая стеснить таланта, вполне предоставляет Вам излагать Ваше путешествие и результаты Ваших наблюдений в той форме и тех размерах, которые Вам покажутся наиболее удобными, ожидая от Вашего пера произведения, его достойного, как по содержанию и изложению, так и по объёму"

Тогда, в 50-х годах XIX века,  Островский еще не был “отцом русского театра”, но в империи о нём знали. Первая комедия писателя "Свои люди — сочтёмся!" вызвала одобрение Гоголя и Гончарова, но обидела московское купечество. Купцы пожаловалось Николаю I, комедия была запрещена к постановке, а за её автором стала наблюдать полиция. Впрочем, с восшествием на престол Александра II надзор был снят.

Островский принял предложение министра и в 1856 году отправился в путешествие. Как и было задумано, он вёл дневник, который стал основой для очерков "Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода".

По дорогам Верхневолжья

Островский провёл на тверской земле около четырёх с половиной месяцев. В столице губернии писатель жил в гостинице Барсукова на Миллионной (сейчас Советской) улице, о чём напоминает мемориальная доска на доме, стоящем на пересечении улицы с Тверским проспектом. Александр Николаевич изучил исторический центр города, Заволжье, Затьмачье и Затверечье, познакомился с зарождающейся в Твери текстильной промышленностью, судостроением и рыболовством.

Островский был разочарован бедностью в городе, у которого были все шансы стать процветающим. В своих заметках он писал: 

“Все местные условия, как кажется с первого взгляда, должны бы способствовать промышленному процветанию Твери: железная дорога соединяет её с Петербургом и Москвою; верхние и нижние волжские караваны пристают под самым городом; Тверца, как начало Вышневолоцкой системы, представляет другой путь соединения с Петербургом — путь дешёвый для тяжёлых грузов. Но мне довелось убедиться, что, несмотря на благоприятную местность, Тверь в промышленном отношении никак не может считаться городом процветающим… Первое, что поражает наблюдателя в Твери, — это бедность промышленного класса и ничтожность заработной платы и выручки”

Островский описал Тверь как проездной город, коридор между Москвой и Петербургом, значение которого в середине XIX века упало после открытия железной дороги. Писателя поразили чистота центральных улиц, которые постоянно мели по старой привычке, и их малолюдность. “Если бы проезд по Петербургскому шоссе не прекратился, Тверь и до сих пор была бы весёлым городом. Теперь на главных улицах в Твери безлюдно и безжизненно, а по уголкам бедные люди, не приучившиеся к порядочной и прибыльной работе, занимаются утомительным, безвыгодным трудом: перевозкой, кузнечным мастерством, вязаньем шерстяных чулок”, — запомнил драматург.

Затем Островский выехал из Твери в Городню. Живописность села запала путешественнику в душу:

"Долго любовался я видом с обрывистого берега от церкви. Под ногами Волга, синяя от пасмурной погоды и подёрнутая рябью… За рекой зеленел поёмный луг, который расстилался ковром вплоть до высокого тёмного соснового лесу. Справа и слева между кустарниками кой-где блестели изгибы и плёсы Волги; по крутым берегам далеко виднелись белые каменные церкви сёл"

Дальнейший путь писателя лежал через Торжок к истокам Волги. Островский назвал Торжок одним из красивейших городов Верхневолжья. "Он (город) представляет много живописных видов. Замечательнее других — вид с левого берега, с бульвара, на противоположную сторону, на старый город, который возвышается кругом городской площади в виде амфитеатра. Хорош также вид с правой стороны, со старинного земляного вала; впрочем, лезть туда найдётся немного охотников. Собственно старый город был на правом берегу: там и соборы, и гостиный двор, и площадь, а левый берег обстроился и украсился только благодаря петербургскому шоссе", — писал Островский в путевом дневнике.

Драматург обратил внимание на жизнь местной молодёжи. Тогда в Торжке еще жил обычай “умыканья” невест. Удалыми парнями считали тех, кто смог выкрасть невесту и не попасться на глаза её родне, хотя всё происходило с согласия родителей. Затем шёл небольшой спектакль: молодые возвращались к родителям, те напоказ злились, а потом начинался пир. 

Дороги в губернии вселяли ужас в сердце путешественника. На страницах дневника Островский сетовал на медвежьи углы вблизи городов: 

“Я не предполагал, чтобы в нескольких верстах от шоссе, в середине России, в 60 верстах от Твери, могла существовать такая глушь! Дорога идёт местами совершенно безлюдными, — то заросшими кустарником болотами, то голыми холмами, и всё это — и дорога, и болото, и поля — усеяно различной величины каменьями, точно несколько дней сряду шёл каменный дождь”

В Калязине с Островским случилось несчастье: лошади взбесились и опрокинули повозку, которая своей тяжестью сломала писателю ногу. 

“Хотя путешествие и закончилось для Александра Николаевича драматично, он обогатился впечатлениями, записал немало местных слов и  речевых оборотов, которые затем использовал в своих произведениях, и даже принялся за составление "Волжского словаря". Его тверские зарисовки косвенно отразились в пьесах "Гроза" и "На бойком месте", а возможно, и в других произведениях. Эти впечатления позволили великому драматургу выйти на высокий уровень художественного обобщения”, — считает Вячеслав Воробьёв.

Фото: tversvod.ru.