Палата №6, или Об особых пациентах и Милосердии

Так случилось, что попала я на три недели в одну из тверских больниц, в терапевтическое отделение. В общем и целом особых открытий я для себя не сделала – всё было ожидаемо, учитывая нынешнюю ситуацию со здравоохранением в стране, все минусы и малочисленные плюсы. Но речь не о больнице, а о другом – об особых пациентах и милосердии. Хотя Глеб Жеглов и пригвоздил это «поповское слово», однако его грамматическая, словотворческая, гармония непременно подразумевает глубочайшее, озарённое светом душетворческое значение.

В терапевтическом отделении много пациентов – в основном пожилых, были и молодые, каждый со своей проблемой и болячкой. Но была и особенная палата - №206, а по простому, – «шестая палата». Пациентка там была женщина-бомж, которую, очевидно, привезла скорая помощь в тяжёлом состоянии, как физическом, так и психическом. О жиличке палаты №6 сначала всё отделение узнало по вони – стойкой, ничем не перебиваемой, даже запахом хлорки. Потом уже, по отрывочным беседам и жалобам санитарок и медсестёр, мы узнали, что в палату положили невменяемую женщину, у которой недержание, подгузники она с себя срывает в припадке безумия, а в судне со своими экскрементами видит «капустный салат» и размазывает это всё по телу. Женщина в минуты просветления рассказывала, что зовут её Катей и что она мать девятерых детей.

Иногда дверь в палату оказывалась приоткрытой, и остальные пациенты с неким звериным любопытством заглядывали посмотреть на «недочеловека». Заглянула и я. На голой металлической сетке кровати (бельё и матрас, очевидно, убрали, поскольку не спасали даже клеёнки) куталась в старенькое одеяльце старушечка, кожа да кости, вся жёлтая, даже какая-то мраморная, руки и ноги – в расплывающихся пятнах, на полулысой голове – пучочки седых волос, вместо лица – опухшая маска, тело в синяках. Ей явно было холодно, она пыталась соорудить из одеяла что-то наподобие кокона, а пальцы, подчиняющиеся сигналам воспалённого мозга, беспорядочно теребили и пытались разорвать войлок. Пациентке было 37 лет.

Каждый день санитарки мыли её и палату, сама пациентка была неходячая, ставили ей какие-то капельницы, от запаха страдало всё отделение, у пациентов и уставшего медперсонала росло недовольство, все мечтали только об одном – скорее бы её выписать, да никто не берёт, хотя ей прямая дорога в Бурашево. Все так или иначе согласно приходили к единому мнению, что она сама довела себя до такого состояния, это её выбор, спилась, теперь вот умирает, очевидно, от цирроза печени, отравляя жизнь всем окружающим. И теперь вот государство тратит деньги на бесполезное лечение, врачи убивают время и силы…

И, наверное, так оно и есть. И не было жалости, а только раздражение, ведь сама она виновата, оно виновато – это существо! И мы рассуждали: что гуманнее – продолжать агонию или отказываться от таких больных? И какое может быть снисхождение? Да разве заслуживают такие жалости? И как бы в подтверждение наших слов в палату поступила ещё одна пациентка, молодая женщина, даже ещё симпатичная, с приступом белой горячки, которая выдернула катетер из вены, забрызгав всё кровью, потому что привиделись ей змеи. Она шаталась по коридорам ночью, стучалась в палаты, скандалила, требовала одежду, просилась на волю. Не впечатлившись примером своего будущего, через несколько дней она из отделения ушла, чтобы продолжить пить.

Для меня точку в этой истории поставила соседка по палате, которая поступила с воспалением лёгких. Она сама медик, уже на пенсии, но продолжает работать. И столько в ней было бьющего через край жизнелюбия. Помню как поразило меня, что в этом человеке совмещаются столь разные вещи: рациональность, практичность и спокойствие, обусловленные профессией, и в то же время способность наслаждаться жизнью во всех её проявлениях.

Так вот, тётя Соня (так я называла её про себя) разом разрешила все мои сомнения, и признаюсь, мне стало очень стыдно за свои малодушные мысли. Как-то утром мы услышали в коридоре крики и стоны. Я была под капельницей, а она вышла в коридор и вернулась минут через 15, полная возмущения и негодования. Оказалось, что пациентка из палаты №6 захотела пить, и она каким-то образом вышла, но упала и не смогла встать, стала кричать и плакать.

- Лежит абсолютно голая, вся в синяках, и никто не поможет. Даже медсёстры мимо проходят. Я ей кресло подкатила, думаю, сейчас довезу до палаты, да врач наконец пришла, позвала санитарок, увели её в палату. А ведь когда-то она была красивая женщина, хорошо сложенная. И дети у неё есть, грудью кормила. Ну как же так? Нельзя так, ведь она не всегда была такой, ведь какой-никакой, а она человек. Ну где же наше милосердие? Ведь ей больно на сетке лежать, холодно, отсюда и синяки, и воды попить у неё нет, а отёки на ногах такие, что она не может ходить. Понятно, что ей недолго осталось. Но мы-то... Мы должны всегда оставаться людьми!