С добрым утром! Все мы родом из детства!
Все мы родом из детства. Во времена моего детства не было ни компьютерных игр, ни сотовых телефонов, ни интернета. Мультики смотрели по телевизору, но прежде папа просматривал телепрограмму в газете и кружочком обводил время. Зато летом торчали мы с утра до вечера на улице, во дворах. В нашем ничего не было – ни качелей, ни песочницы. Зато были турники для выбивания ковров. Мы с удовольствием висели на них вниз головой. В кустах сирени под окнами обустраивали домики, а зимой стаскивали со всех близстоящих помоек выброшенные новогодние ёлки и гондобили из них этакие шалаши а ля хибара. Но я всё же расскажу о лете. Оно уходит, и хочется попрощаться с ним.
Даже не знаю, во что играют сегодняшние дети, но у нас игр было море. Обожали «Вышибалы». Помните? Два ведущих с мячом, а посередине толпа кружится, разбегается от меткого удара. Играли в «Али-баба о чём слуга?»: две команды, крепко держим друг друга за руки и вызываем у противников кого-нибудь, если порвёт цепь, то забирает к себе нашего игрока, если нет – остаётся с нами. Играли в «Тише едешь – дальше будешь». Помните, когда ведущий стоит спиной, говорит слова, потом стоп…и ты должен замереть. Играли в «Светофор», когда судорожно ищешь на себе вещь нужного цвета, в «Вы поедите на бал», в «Я садовником родился», «Выше ноги от земли», в «Пятнашки», когда надо было салить друг друга. Особым шиком были игра в прятки и в казаки-разбойники. Сначала «на золотом крыльце сидели», или «вышел месяц из тумана», «или со второго этажа», или «эники-бэники ели вареники», потом ведущий старательно орал, прислонившись к дереву: «Я считаю до пяти, не могу до десяти, раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался – я не виноват». А далее – непереводимый детский фольклор. Ведущий, если обнаруживал игрока, бежал к дереву и кричал: «Пара-выру Машка!». А если спрятавшийся игрок добегал до дерева раньше, он орал: «Тупас!». И это означало, что водить не ему, а снова прятаться.
Обожали казаки-разбойники. Рисовали стрелки, клали записки с обозначением следующего места, а сами старательно прятались по чужим подъездам. Благо тогда не было ни одного кодового замка. Сидишь, бывало, за кучей какого-то хлама на площадке – за старым холодильником, стопками макулатуры - и слушаешь чужие звуки за дверьми, вдыхаешь чужие запахи, и сердце замирает каждый раз от страха, когда слышишь щёлканье замка: вот выйдет сейчас чужая тётька или дядька и будут ругаться…
Обожали мы делать «секретики». Может, помните? Надо вырыть ямку в земле, найти очень красивое бутылочное стекло – зелёное, коричневое, на крайний случай белое, взять фольгу или фантик какой, на него положить одуванчики, или помните – со строек таскали разноцветные стеклянные шарики и плиточки от мозаики, в общем, создать коллаж или композицию, накрыть стёклышком и засыпать землёй. Потом зовёшь друзей смотреть секрет. Раскопаешь пальцем небольшое окошечко и смотришь на красоту свою рукотворную. Восторг, да и только!
А ещё мы из одуванчиков любили кукол делать, волосы им в лужах завивали. Или сорвёшь, бывало, травяной венчик так, чтобы все колосики в пучок собрались, и спрашиваешь: курочка или петушок? Если одна травинка или несколько торчали выше всех – это был петушок. Играли в «колечко-малечко», в «камень-ножницы-бумага», в «дочки-матери», в «море волнуется раз…»…
Во времена моего детства не было жевательной резинки. Подумаешь! Не беда! Мы гудрон жевали, потом все гольфы были в чёрных не отстирывающихся разводах. Ох, как мама каждый раз ругалась! Мы вообще были всеядны и тащили в рот, что попало – цветы акации, зелёные яблоки и крыжовник, щавель…А к содранным коленкам прикладывали подорожник. И ещё любили кидаться колючими шариками чертополоха.
Постарше уже играли в классики, прыгая по клеткам и толкая носком заклеенную банку из-под гуталина (а в ней песок). В «раю» делали передышку. Любили ещё в резиночки прыгать. Некоторые это делали виртуозно. Я, например, всю резинку у мамы извела. Так что однажды в трусы вставить нечего было. Вот мне и попало опять. Да, тогда в колготках и трусах была резинка, и её протягивали с помощью булавок.
И так целый день, до позднего светлого вечера. А тут уже из форточек и балконов начинается перекличка: Маша! Наташа! Миша! Шурик! Домоооооооооой! – зазывают родители своих убегавшихся, упарившихся, оголодавших чад. И несётся по домам ликующее знойное лето, с зудящими ногами и содранными коленками, этакие негативчики – заполированные солнцем тела и выцветшие ещё пока не стриженые шевелюры.
Ввалишься домой с гудящими от непрерывного бега ногами, а там…мамулечка блины жарит – тоненькие, ажурно-кружевные, бесподобно и умопомрачительно вкусные. Пока наспех пытаешься руки отмыть от многослойных дневных накоплений и зелёно-черные коленки, шлёпнет мама с пылу-жару пару блиночков на тарелку, а на них ещё пузырьки от масла лопаются, а по центру лодочка сливочного масла плывёт – тает. Потом мама черничным вареньем сверху польёт, и сидишь уминаешь, пальцы синие облизываешь. Кружечку молока жахнешь. Господи! Вкусно-то как! И глазки уже слипаются, до кровати добредёшь, рухнешь, так что пружины рявкнут и….А во сне снова – солнце, зной, казаки-разбойники, о чём слуга, га-га-га…а ноги дрыгаются, всё бегут куда-то, боятся опоздать…Эх, детство! Эх, лето!
