Брошенные бабки

Сколько их, голодных и брошенных, доживают свой горький век по нашим деревням? Всех ведь не спасёшь, как не старайся! Так зачем знать об этих? Ведь должны же быть где-то дети, местные власти, невозможно же, бросив все дела, подменять собою их?

Знакомый сообщил, что в деревне Токариха Удомельского района уехала «половина населения» - Коля с женой, а вторая половина – две бабки – остались одни. А тут, как на грех, понаехали самосвалы за песком из карьера и мигом разбили дорогу в деревню. Дорога – это «дорога жизни» для бабок, одной из которых – за 80, а другой – за 90. Они уж давно никуда не ходят из своей деревни и живут там только благодаря заездам автолавки раз в  неделю. В эту пятницу автолавка застряла и сказала, что больше не поедет сюда. Бабок ждёт голодная смерть…

Ну вот и на кой он мне это сказал? Сколько их, голодных и брошенных, доживают свой горький век по нашим деревням? Всех ведь не спасёшь, как не старайся! Так зачем знать об этих? Ведь должны же быть где-то дети, местные власти, невозможно же, бросив все дела, подменять собою их?

Всё это так. Но где-то в глубине сознания крутится гадкий вопрос: а если никто про их беду не знает? Только ты… Получится, помрут от голода, а ты будешь не при чём?

И вот, бросаем дела, закупаем продукты в магазине, и едем туда, заодно решив заглянуть в местную сельскую администрацию, задать бесполезный вопрос: «Как же так?»

Метров через 100 после поворота с большой дороги мы упёрлись в жидкую грязь с колеёй глубиной около 30 см и решили дальше идти пешком. Пакеты оттягивают руки – всё самое простое: картошка, гречка, рис, макароны, консервы – холодильников-то у бабок нет! Точнее, нет электричества в деревне, находящейся всего в 20 км от АЭС… Провода своровали лет 10 назад (сдали на металлолом), вор известен, но гуляет на свободе («закон – тайга!»), и новые тянуть сюда никто и не собирается, потому что из-за двух бабок это делать - не выгодно. Вот так и живут.

Деревня представляет из себя одну ещё не заросшую улицу – проезд, где из густой высокой травы и одичавших деревьев выглядывают кое-где сохранившиеся остовы домов, догнивающих свой век, как и бабки… Странно выглядят среди домов столбы с сохранившимися обрывками проводов. Заборов почти нет, да и зачем они здесь? От плохих людей – не защитят, а дикого зверья бабки не боятся.

Первым располагается дом Анны Васильевны. Из густых зарослей глядят на мир три подслеповатых окна. Брошенный топор на крыльце свидетельствует о том, что здесь ещё теплится жизнь.

Дабы не испугать 80-летнюю Анну Васильевну (которую уже грабили и цыгане, и наркоманы), в дом первой заходит Римма, отличающаяся умением наладить контакт с любым. Бабки нас видели, но вряд ли помнят – память уже не та, что прежде…

Выгружаем подарки. Говорим, что это – он Николая-угодника. Коля (так звали их уехавшего соседа) – их ангел-хранитель, регулярно спасавший бабок от всех их проблем, поэтому, видимо, наша версия «прокатывает». Или привыкли уже к Колиным чудным гостям? Коля мастерил гусли, эдакий деревенский Страдивари. Огород не возделан, забор «покосивши», крыша – в заплатах, но зато в доме – масса причудливых заготовок и поделок. К нему любили ездить журналисты, фотографы, даже телевизионщики. Вот глушь, а поди ж ты, добирались сюда люди! И какие люди!

«Ой, да зачем же так много?» - причитает Васильевна. В доме с покосившимися полами сумрак даже днём, но тепло – жарко натоплена печка. Несмотря на это, Васильевна одета тепло – старая кровь не очень-то греет… Стены завешены старыми фотографиями с родными лицами, большинство из которых остались уже только в бабкиной памяти… «Холодно в доме и пусто, как под осенним кустом», вспоминаются слова деревенского поэта Владимира Соловьёва, родившегося недалеко от этих мест.

Не теряя времени, просим Васильевну проводить нас к глухой Анне Кондратьевне, чтоб не испугалась незнакомых людей. Васильевна идёт с нами с воодушевлением.

Дом Кондратьевны стоит на пригорке. У дома – разъезженные колеи самосвалов – они здесь разворачивались, и разворотили бабке весь двор. Васильевна стучит по окну Кондратьевны клюкой – это, видимо, вместо электрозвонка. Слышатся какие-то глухие звуки изнутри – значит, ещё жива!

В дом ведёт лесенка крыльца, покосившаяся настолько, что даже мы еле проходим по ней, каково же 90-летней бабке? Сразу с крыльца попадаем в тёмные сени, в которых ходить можно только на ошупь – такая темнота при входе с улицы. В доме стоит затхлый запах, как в склепе, грязно. Глухая и полуслепая хозяйка, одетая во всё тёплое, виновато и просто улыбается гостям. Те же фотографии на стенах создают лишь иллюзию присутствия близких людей – родственники хоть и приезжают к Кондратьевне часто, но, видимо, не слишком помогают ей – даже газового баллона нет, как у Васильевны. «Как же вы готовите себе?» - спрашивает Римма. «А так ем» - просто отвечает бабуля. То есть, всухомятку, холодное. Даже чай не пьёт!

Тяжко на душе. А бабки ни на что не жалуются! «Вот, приезжали вчера из администрации, поздравили с днём пожилого человека, кекс оставили» - с гордостью говорит Васильевна. – «Обещали в воскресенье на выборы приехать» - торжественно добавляет она. За какую партию будет она голосовать – мне и спрашивать не удобно, ясно, что те люди из «сельсовета», кто не забывает их – для них опора и надежда, и поэтому они сами будут спрашивать, «где надо поставить галочки?» Такая она, деревенская «демократия»…

«Убогие российские деревни
Ещё укладом дедовским живут,
И одиноко, трудно им, где ревмя
Ветра, обнявшись с вьюгами ревут…»

- А как же зимой? – спрашиваю я у Васильевны, когда мы уже бредём с ней обратно. – Ведь колодец – далеко, до него по снегу не пройти?
- А зимой снег в избу наносим, да на печке растопим, эту воду и пьём, и постираем, и помоемся, всё этой водой - удивлённо отвечает моей непонятливости Васильевна.
- Получается, как в войну? – растерянно спрашиваю я.
- Да, – просто, без пафоса отвечает она.
- А чего вам привезти, если ещё поедем? – спрашиваем мы.
- Да ничего не надо, всё у нас есть! Автолавка приезжает, если мы у них ничего не купим, они обидятся, в следующий раз не приедут, заботливо отвечает Васильевна.

Вот как интересно! Автолавка для них – главная связь с «большой землёй»,  с миром, существующим где-то… В этом мире есть электричество, летают ракеты… Но это – так далеко от бабок! Словно на другой планете.

- А дети не предлагали вам переехать к ним? – не унимаюсь я.
- Звали. Но я не поеду. «Я здесь привыкши» - и весь ответ.
Бабки о смерти говорят просто, более того, они ждут её, как избавления от тягот жизни! Ждут безропотно, терпеливо, как умеет ждать лишь вымирающий русский крестьянин… У Кондратьевны на чердаке (куда мы попросились заглянуть из любопытства) мы увидели приготовленный простой деревянный гроб.

Вот такая она, старость. Бесприютная. Холодная. Но зато – на родине. На свободе.