В Иркутске открылась выставка работ двух знаменитых мастеров — Эрнста Неизвестного и Михаила Шемякина. Первый живет в Нью-Йорке, второй — в старинном замке Шамуссо в центральной Франции. О сибирском вернисаже Михаил Шемякин узнал, побеседовав с парижским корреспондентом «Культуры».

культура: Как получилось, что ты не знал об этой выставке? 
Шемякин: В провинции много моих графических работ и скульптур, которые экспонируются без моего ведома. Хотя в нынешнем году у меня появилась задумка устроить выставки в тех местах, где моих работ раньше никогда не видели. В частности, в Магадане и Воркуте, где мама долгие годы служила режиссером в кукольном театре. 

культура: «В российской глубинке я занимаюсь поиском света», — сказал ты мне однажды. 
Шемякин: Надежды на возрождение России у меня связаны именно с провинцией. Там живут удивительные, чрезвычайно талантливые и образованные люди. Они не затронуты тем тлением, которое мы видим в Москве и Петербурге. 

культура: Ты недавно встречался с министром культуры Владимиром Мединским. О чем шла речь?  
Шемякин: Мединский побывал в моем Общественном фонде в Петербурге. Мы пили чай и беседовали о судьбах отечественного искусства. К примеру, я предложил создать сеть небольших провинциальных музеев для того, чтобы повысить уровень художественного образования. Пригласил министра во Францию посмотреть мою исследовательскую лабораторию в замке Шамуссо. 

культура: То есть Россию спасет не красота, а культура? 
Шемякин: Нельзя забывать фразу академика Дмитрия Лихачева: «Если у народа нет культуры, его существование бессмысленно». 

культура: Ты видишь свою миссию в том, чтобы на Западе заниматься пропагандой русского искусства.  Как тебе это удается?  
Шемякин: Нашей культуре на Западе уделяется ничтожно мало внимания, отношение к ней пренебрежительное. Поэтому очень важно создать во Франции бастион российского искусства, куда бы приезжали наши студенты. В своем замке я могу принять не больше трех-пяти человек. 

культура: У России свой путь в искусстве? 
Шемякин: Да, но только это не квасной патриотизм и не пошлое зубоскальство над прошлым, как на выставках некоторых наших художников. Путь России всегда был трудным и захватывающим. Самую крупную революцию совершил русский авангард, из него вышло все современное западное искусство. К сожалению, наши художники часто забывают об этом. Пользоваться нужно своими источниками. Замечательный пример — Эдик Штейнберг, который сделал себе имя на Западе. Он отталкивался от супрематизма и Малевича. 

культура: Значит, мы не умеем пользоваться своим культурным наследием? 
Шемякин: Многие российские художники думают, что если возьмут на вооружение моднейшие западные течения, которые больше напоминают извращения, то сразу достигнут мировых стандартов. На деле же получается убогое провинциальное подражание, жалкий писк, который пытаются выдать за глас современного искусства.

культура: Твой любимый Пикассо считал, что искусство идет не от головы или сердца, а от мошонки. Ты с ним согласен? 
Шемякин: Художники иногда любят что-то отчебучить (смеется). Пикассо был умнейшим человеком, и не надо всерьез относиться к этим словам. Творчество состоит из многого — души, знаний, мужества. Но если таланта нет, то останешься сидеть на своих яйцах. 

культура: В 28 лет тебя выслали из Советского Союза. Больше сорока лет ты работаешь на Западе — во Франции и в США. Можно ли оставаться русским художником, прожив значительную часть жизни за границей?  
Шемякин: Когда смотришь на поиски некоторых москвичей, которые не жили на Западе, а уж тем более так долго, как я, можно подумать, что перед тобой провинциальные американцы. К ним сложно относиться как к русским живописцам. Меня же называют художником петербургского разлива.

культура: Гоголь считал Италию, где прожил восемь лет, своей второй родиной... 
Шемякин: В царские времена великие мастера оставались русскими патриотами даже за границей. Александр Иванов и Карл Брюллов почти всю жизнь провели в Италии. Поклонники носили Брюллова по римским улицам на руках. Но своими картинами «Явление Христа народу» и «Последний день Помпеи» они прославили Россию. 

культура: Почему каждую зиму ты совершаешь паломничество на венецианский карнавал?  
Шемякин: Это тоже своего рода служение родине. Я, клоун Слава Полунин, Анвар Либабов из театра «Лицедеи» и режиссер Антон Адасинский много лет выступаем как представители России. Когда в Венеции проходит парад костюмов и объявляют Россию, Анвар Либабов появляется в наряде, сделанном по моему эскизу. Несколько лет назад мы поставили спектакль «Великое посольство». Его фрагменты до сих пор показывают на больших экранах. Это поднимает имидж страны.

культура: В твоем кабинете в Общественном фонде висит фотография Дзержинского. Ты считаешь, что памятник «железному Феликсу» надо вернуть на место? 
Шемякин: Это замечательное произведение одного из крупнейших русских скульпторов, Евгения Вучетича. Когда монумент снесли, площадь словно обезглавили. Так что в возвращении памятника ничего плохого не вижу. Дзержинский — часть нашей истории. Портрет же Феликса Эдмундовича висит у меня, как живой укор. Сегодня в стране тысячи беспризорных ребят. Дзержинский занимался беспризорниками, и будь он жив, такого бы не было. Обворовавшие Россию люди вместо покупки очередной яхты за 300 миллионов долларов лучше бы подумали о детях. 

культура: Ты стал художником в Ленинграде и питаешь к этому городу особые чувства. Как ты относишься к вопросу, который в дни празднования 70-летия снятия блокады прозвучал на канале «Дождь»: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы спасти сотни тысяч жизней?»  
Шемякин: Подобные разговоры слышу не первый раз. Когда увидел выступление по этому поводу одного известного литератора, был вне себя от ярости. Находись я рядом, не удержался бы и двинул по физиономии. Он оскорбил миллионы ленинградцев, которые шли на гибель! Может, стоило выйти с хлебом-солью навстречу фашистам?! А зачем нужно было погибать защитникам Брестской крепости? Пошли бы к немцам с белой тряпкой в руках, а потом ели бы баланду в лагере и вдруг еще бы и выжили. У Ильи Эренбурга есть ответ таким людям: «Они накинулись, неистовы, могильным холодом грозя, но есть такое слово «выстоять», когда и выстоять нельзя». Подвиг Ленинграда нужен был всей России. Они выстояли, не спрашивая никого, стоило ли защищать город или нет. Ленинград — священное место, которое нельзя трогать грязными языками.  

культура: В этом году отмечается столетие начала Первой мировой войны. Ты что-то готовишь к юбилейной дате?  
Шемякин: Я работаю над памятником, посвященным русским солдатам. Хотел бы установить его под Калининградом, где произошло первое сражение русских с немцами. Там погибли тысячи солдат. 

культура: Тебе в свое время предлагали создать памятник Бандере... 
Шемякин: Я вздрогнул и ответил, что с Бандерой у меня связан детский ужас, и отношусь я к нему так, как он того заслуживает. После войны мы с родителями жили на Украине в местах, где орудовали бандеровцы. И когда моего отца, офицера, бравшего Берлин, кавалера шести орденов Красного Знамени, вызывали в штаб, он оставлял у дверей нашего дома автоматчиков. Ночью мы тряслись от страха, боялись нападения бандеровцев, которые зверски расправлялись с семьями советских военных. 

культура: На Ходынке собираются возвести новый Музей современного русского искусства. У Шемякина будет свой зал?  
Шемякин: Не думаю, что там найдется место мне и другим серьезным художникам. Актуальным искусством я не занимаюсь — не имею дело с мусором, не развешиваю грязные тряпки, не называю произведением искусства взятый на помойке объект. В довершение всего имею наглость рисовать кисточкой, карандашами или лепить что-то из пластилина и потом отливать в бронзе. 

культура: Сейчас картинами торгуют, как на бирже. Котировка одних художников идет вверх, других — падает. 
Шемякин: Выстраивается линия на американизацию искусства. На Западе оно является чисто коммерческим делом. Есть блестящая книга профессора Гарвардского университета Дональда Томпсона «Как продать за 12 миллионов долларов чучело акулы». Он несколько лет изучал секреты рынка и рассказал, как критики, получающие бешеные деньги, раздувают нечто из мыльного пузыря. В результате искусство превратилось в своеобразную биржу. Если ты вложил сегодня 12 миллионов в разрезанную акулу, а завтра аквариум с формалином, где она находилась, протек, значит ты прогорел. Но бывают и «удачи»: приобрел унитаз за 10 миллионов долларов, а через несколько лет по совету арт-дилеров выставил его на аукцион и продал раза в два дороже. Sotheby’s и Christie’s стали филиалами Уолл-стрит. На них торгуют странными вещами. Покупатели порой даже домой их не привозят, а отправляют прямо на склады. 

культура: Есть ли элемент соревнования среди живописцев? 
Шемякин: Самое печальное, что все сводится к тому, чья картина дороже стоит. Если  Россия пойдет этим путем, то не создаст ничего по-настоящему значительного. 

культура: Кого, на твой взгляд, из художников возьмут в будущее, а кого забудут?  
Шемякин: Сейчас об этом рассуждать бессмысленно. В свое время в будущее не взяли, позабыв на сотни лет, Эль Греко и Вермера, а сегодня за их картинами охотятся музеи всего