Ну, что, сын? Заводи. Поехали!
Давай «за линию» - тверские поймут, о чем это я. Мда…точно не скажу где, но когда-то, в начале прошлого века стоял здесь дом твоей прапрабабки.
Крутая была тетка, надо тебе сказать. Прабабку твою в кулаке держала, впрочем, как и остальных своих пятерых детей. К старости выучила новомодное тогда слово и на внуков своих расшалившихся сурово кричала: «Ах, вы, облязьяны!» Ну, что ты хохочешь! Я же тебя по древней памяти до сих пор так ругаю. А пироги я, кстати, по прапрабабкину рецепту пеку. Ага, вкусно, говоришь! Ну, то-то, заценил предков! Прабабушка твоя отсюда в свою большую жизнь вышла. Как в 17 году надела на шею красную косынку, так до своих 86 лет и дожила настоящей коммунисткой. «Калининская правда», тверские поймут!, в свое время о ней славные слова писала. Вот по этим улицам твой дедушка и бегал на свидание к твоей бабушке. А у неё – косы в пол, нос в потолок. Тапочки парусиновые зубным порошком начистит и в старый дворец пионеров на Спартака, тверские поймут!, в кружок заниматься отправится.
На мандолине играть училась. Ну, дедушка твой не промах был, на аккордеоне играл, куда там бабушкиной мандолине. Не устояла она, влюбилась, вылетела из родного гнезда в новую взрослую жизнь. Остался в прошлом домик «за линией», и только по ночам долго слышался ей стук поездов.
А теперь, сын, поехали на Инструктурскую. Что, не знаешь такой улицы? А была такая, тверские знают!, в самом центре, возле академии, там теперь многоэтажки построили. Вот туда твоя бабушка к дедушке и переехала. Там мама твоя, это я значит, в эту веселую жизнь и вылупилась. Домики на Инструкторской все в садах стояли, яблоками мы в детстве от пуза объедались. Соседские, правда, отчего-то всегда вкуснее были. Очень Калининские художники любили наши улочки рисовать – Медниковская, Чернышевского, Старо-Воробьевская, Жигарева…
А летом мы сетки яблоками набьем и айда на Волгу купаться на целый день. Мимо музея Л.Чайкиной, музыкальной школы, обкома партии, тверские знают!, музея Салтыкова-Щедрина и вниз, к Волге, где горячий песок и огромные теплые валуны нас ждали. Там еще мостки для полоскания белья построены были. Деревянный квадратный плот такой, а в центре у него огромная дыра вырезана. Там, даже зимой белье полоскали, тверские знают!
Поехали, сын, поехали дальше, по Советской. Помню, как мы школьниками по ней на демонстрацию ходили. Народу было – море, с шарами, флажками, плакатами. Помню - в школе мы к майским праздникам серьезно готовились, нам и смешно и интересно было. Эх, молодость… Постарше стали, заневестились – на «доски» бегали, тверские знают! Мальчишки наши под гитары петь нам начали: «Я хочу, чтоб ты стала моею женой, что б и в счастье и в горе была ты со мной…. Сероглазая, светловолосая». И увез меня твой папа в Заволжье. Кстати, сколько потом я ездила по стране – никто эту песню так не поет. А потом, в пятом роддоме, глубокой ночью меня кесарить уже хотели, да старая мудрая акушерка закричала: «Подождите, сейчас сама родит!» И пятеро медиков вокруг меня выдохнули в едином порыве: «Давай!» И я дала! Низкий поклон им всем за тебя! А дальше, сын, ты и сам все знаешь. Да не плачу я, не плачу, просто сердце защемило от любви и нежности к нашему городу. А вон и папа нас ждет, он обещал, когда время выберет – свою Тверь тебе показать. Ох, и удивишься ты, я думаю!