Каков корень, таково и семя
Общероссийский национальный фронт Путина, теперь вот народное ополчение Зюганова. Что ещё? Да, Павел Александрович предлагает плацдарм. Очень хорошо. Только возникает вопрос : для кого всё это? Казалось бы, глупый вопрос, ответ на который очевиден, - для народа. Согласен. Но для какого народа?
Да, да…. Я вновь о русском вопросе и месте русского народа в современной России. Поводом же для написания сих строк явился недавний скандал в Башкирии, когда шестиклассника оставили на второй год из-за нежелания последнего учить башкирский язык. Знаете, как чиновники от местного образования объяснили свой шаг? А вдруг у мальчика будет сосед, который не знает русского языка! Не больше и не меньше. Поэтому отпрыск башкира, не знающий русского языка, сдаст в будущем ЕГЭ, а русский пацан-отличник, не знающий башкирского, второгодник. Таких историй , большего или меньшего масштаба, такого отношения к русским можно привести тысячи, десятков тысяч.
Почти сто лет русский народ живет без своей национальной самоиндефикации. Хорошо ли это? Всем хорошо известны слова Гегеля : история повторяется дважды : первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса. Если 1917 год стал трагедией для России, то, на мой взгляд, сейчас происходит фарс, который приведет Россию к окончательному уничтожению. К сожалению, никто из правящих элит не дает внятного ответа на национальный вопрос в современных условиях, кроме советско-традиционного интернационала. Но как можно уважать кого-то, не уважая себя? Как можно жить в доме без хозяина?
Вот эти вопросы я и хочу вынести на ваше обсуждение. Да, давече попалась на глаза неопубликованная лекция (1819 год) И.А. Листа – одного из основателей Общества культуры и науки евреев. К сожалению, в интернете я её не нашел, поэтому много букв. Некоторые мысли мне показались современными. Их я тоже представляю для вашего обсуждения.
«<….> Оказавшись перед вопросом: необходимо ли некое общество евреев? – мы смутно чувствуем, что в дальнейшем или вообще не сможем существовать как отдельные индивиды, или, по крайней мере, не сможем существовать так, как сами того желаем и как от нас требуют. В таком случае с необходимостью возникает другой вопрос: как же мы существовали прежде? На это трудно было бы ответить что-нибудь другое, чем то, что после нашего изгнания и вплоть до новейшего времени мы в какой-то мере были едины, однако в последнее время всё больше отдаляемся друг от друга. Итак, наипервейшим и самым важным для нас должен стать вопрос: в чём же, собственно, состояло наше прежне единство, или: что связывало нашу нацию раньше? Если говорить в общем и не вдаваясь в подробности, то, мне кажется то было три таких фактора:
1. Изоляция от всего того, что могло нас рассеять. Мы оставались вместе подобно стаду, которое собирается внешней силой.
2. Чисто человеческое чувство, которое всегда порождает сопереживание общему горю. Мы держались вместе вроде жителей осажденной крепости.
3. Религия. Наши взоры были устремлены к одному небу и мы не терялись в многообразии земной жизни.
Если из всего сказанного и не следует, что мы когда-то действительно сумели создать единство, сплоченное некоей идеей и существующее ради неё, или образовали настоящее общество для достижения какой-то общей цели, то, по крайней мере, нельзя не признать, что в прошлом нам было свойственно известное единение. <…> Впрочем, даже такое единение [ зиждущееся на общности целей] ныне в основах своих поколеблено. Мы больше не стремимся к самоизоляции, да и нас уже не изолируют от других, как в былые времена. А потому то один, то другой член нашего сообщества выпадает из общей массы, которой в конечном счете грозит полный распад. Наша внутренняя способность к сопереживанию, распространявшаяся до сих пор только на наших единоверцев, необычайно расширилась – отчасти из-за Просвещения, отделившего человеческие права от вероисповедания, отчасти из-за естественных симпатий, возникающих при более близком знакомстве с дружественно расположенным к нам неевреям, и отчасти из-за очевидного ослабления внешнего гнета и наших страданий. Наша деятельная любовь к людям с каждым днем всё больше ширится, а тем, кому мы творим добро, мы и желаем добра; поэтому мы всё больше растворяемся в страждущей массе всего общества – вместо того, чтобы уделять внимание нуждам своего народа. Наше общечеловеческое начало всё больше не знает внешних ограничений, а потому и внутри себя мы не желаем ограничиваться сугубо национальными задачами. <…> Так Израиль сам повсюду спешит навстречу своему упадку, который при таком положении вещей неизбежно рано или поздно воспоследует. Я говорю «при таком положении вещей», имея ввиду «вещи», порожденные временем ( а всё порожденное временем с первого же мгновения жизни несет в себе семя смерти ). Но мы, друзья мои, чувствуем и знаем : то, что неотъемлемо присуще нашему народу, наша национальная сущность – не просто плод времени, не какое-то мимолетное явление. Наше бренное «внешнее» ни в коем случае не опровергает существования нашего вечного «внутреннего», которое мы самым убедительным образом сознаем в себе как некую сущность, некое непреходящее бытие. И поскольку мы сознаем, что существуем, мы хотим сохраниться, и раз мы хотим сохраниться, то и должны сохраниться. Следовательно, у нас есть ясная идея нашего общего существования , ибо в противном случае мы были бы не самим собой, а ничем. <…> Таким образом, у нас имеется реальная идея внутреннего единства; сделать данную идею общепринятой [среди нашего народа], реализовать её во внешнем мире – к этому мы должны стремиться и это мы хотим сделать конечной целью нашего общества. <…> Нас же в первую очередь должно интересовать единство нашей нации, ради сохранения коего мы не вправе останавливаться ни перед какими жертвами. <…> Для нас, евреев, наше национальное достоинство должно быть превыше всего, иначе то обстоятельство, что мы называем себя евреями, не стоило бы и ломаного гроша. К чему, в самом деле, стал бы я упорно держаться за что-то, что не внушает мне уважения и приносит лишь одни страдания? <…>»
