Минздрав Тверской области начинает публикации историй о медиках в годы Великой Отечественной войны. Эта публикация об акушерке из поселка Редкино Тверской области - Антонине Васильевне Сафроновой (Штромовой). Текст написала ее дочь - Елена Ольховик.
Моей маме 98 лет. Ее правнучка, одиннадцатилетняя Аленка, называет ее – Старенькая. Это имя очень подходит ей, сухонькой, маленькой, сгорбленной. К сожалению, она уже не может передвигаться по квартире, в прошлом году у нее был перелом шейки бедра. Глаза совсем плохо видят. В мощных наушниках слушает телевизор. У нее болят ноги, она их отморозила, когда однажды, военной суровой зимой шла пешком из Твери в Редкино в резиновых сапогах. Она часто говорит невпопад. Мы снисходительно относимся к ее безобидным причудам: ну, Старенькая, что возьмешь?
Но сегодня мне хочется показать Аленке совсем неизвестную ей Старенькую.
В январе 1942 года двадцатилетняя тверичанка Тося Штромова приехала в Редкино. Здесь с двумя маленькими детьми жила ее тетка. Недавно она получила похоронку на мужа. Обезумевшая от горя молодая женщина хотела наложить на себя руки, и родственники послали Тосю, чтобы поддержать несчастную, уберечь от неверного шага. Проплакав с теткой всю ночь, наутро Тося отправилась искать работу.
По специальности она была акушеркой – за три года до войны закончила Калининскую акушерскую школу. Редкинская больница представляла собой маленькую деревянную избушку, штат ее состоял из одного человека – фельдшера Тамары, Тосиной ровесницы. "Миленькая моя! – запричитала она. – Акушерка! Счастье-то какое! Бог тебя послал!" Случайно оказавшийся здесь заведующий райздравотделом записал в ее трудовой книжке: "Принята на должность акушерки в Редкинскую больницу". И с особенным удовольствием, смачно крякнув, придавил свою подпись печатью. Тося радовалась, что все сделалось так быстро, что теперь она будет зарабатывать деньги и хлебные карточки, а не висеть тяжким грузом на шее у тетки. Захолустная железнодорожная станция – несколько кривых улиц вокруг чадящей заводской трубы, разбросанные тут и там деревеньки, бараки торфоразработок на дальних болотах – вот участок, который обслуживала новая акушерка.
Немцы задержались в Редкине недолго, но все же успели превратить в конюшню больничный стационар. Нечего было и думать, чтобы сейчас, в середине зимы, благоустраивать его. Тося принимала роды на дому. За ней могли прийти в любое время дня и ночи, и она – в лучшем случае на лошади, а чаще пешком – торопилась помочь человеку появиться на свет. Редкинские дети войны рождались в грязных холодных избах, при коптящей лучине (керосина не было, об электричестве нечего и говорить!). Часто жизнь их зависела не только от умелых рук акушерки, но и от ее быстрых молодых ног. После родов Тося ежедневно навещала маму с младенцем еще в течение недели, т.е. ровно столько, сколько они должны были провести в роддоме под наблюдением специалистов. И ни лютая стужа, ни снежные заносы, ни весенняя распутица, ни страх идти одной по темному лесу – ничего не могло отменить этот раз и навсегда заведенный порядок. Потому что сильнее самого страшного страха был страх, что маленькое сморщенное существо, только что появившееся на свет, и родившая его женщина могут умереть от плохого ухода.
С наступлением тепла Тамара и Тося принялись расчищать бывшую немецкую конюшню. Естественно, нашлось много желающих помочь молодым красавицам. Работа закипела. Девушки предполагали только вымыть и выскоблить убогий барак, а с помощью неожиданных добровольцев удалось даже сделать кое-какой ремонт. Вскоре стационар, состоящий из приемного отделения, трех маленьких палат и совсем крошечной родовой, принял первых пациентов. В палатах стояли разнокалиберные кровати, пожертвованные населением, лекарств почти не было, не хватало перевязочных материалов, самым безотказным осветительным прибором по-прежнему оставалась лучина. В родовой не было даже каталки. Родивших женщин худенькая Тося с помощью санитарки на себе перетаскивала в палату.
Катастрофически не хватало знаний, а посоветоваться не с кем было. Иногда Тося оказывалась перед решением сложных вопросов, явно превышавших ее компетенцию. Только кто же из ее пациентов знал, что такое компетенция и узкая специализация? Вместо этих интеллигентских изысков здесь действовало простое и понятное всякому правило: работаешь в больнице – лечи. В этой примитивной деревенской истине заключалась не только высокая требовательность к медику, но и огромное доверие к нему. Это доверие Тося получила сразу, авансом, лишь за то, что носила белый халат. Разве смела она обмануть его, разве смела отвернуться от умирающего только потому, что не в силах была ему помочь! И она бежала по поселку, искала лошадь, уговаривала хозяина, грузила больного, везла в Завидово, в Калинин, где были врачи, которые умели больше, чем она. Входило ли это в круг Тосиных обязанностей? Вряд ли она об этом задумывалась, но твердо помнила одно: ей доверены здоровье и жизнь людей, она отвечает за них.
Лишь одного было в избытке в маленькой самодельной лечебнице – сострадания и любви. Этими бесценными лекарствами в основном и врачевали все телесные, а заодно и душевные раны своих пациентов редкинские медички.
Суровой зимой 42-го года, когда только учились произносить магическое слово "пенициллин", Тосе Штромовой и не снились такие лекарства и такая хитрая медицинская техника, которые помогают нынешним эскулапам. Но в дипломе, который получила Тося по окончании акушерской школы, среди прочих дисциплин, изученных ею, значится одна, на мой взгляд, очень важная – общий уход за больными. Это длинное название легко заменяется одним словом – милосердие.
В конце 42-го года в Редкино приехала врач Галина Яковлевна Басова. Ленинградка, блокадница, к тому же только что переболевшая тифом, она была так слаба, что Тося и Тамара под руки водили ее на работу.
А время шло. Закончилась война. Возвращались с фронта мужчины. В 46-м вернулся домой Михаил Сафронов. Бравый танкист, грудь в медалях – жених завидный. Да и он не мог не заметить тоненькую сероглазую девушку, с которой уважительно раскланивались даже старики. Их роман длился недолго. Михаил сделал Тосе предложение. Взволнованная невеста, прибежав домой после свидания, вывалила на диван весь свой небогатый гардероб, и оказалось, что под венец ей идти совершенно не в чем. Единственное шерстяное платье, которое она считала приличным, довоенное, безнадежно протерлось под мышками. Была еще, правда, розовая блузка. Но и на ней красовалась маленькая заплатка. Впрочем, заплатку удалось скрыть, отогнув побольше воротничок и для надежности закрепив его концы двумя пуговками. В феврале 47-го года сыграли свадьбу. Тося стала именоваться Антониной Васильевной Сафроновой.
Послевоенная жизнь налаживалась. В больницу присылали новых специалистов, постепенно улучшалось снабжение медикаментами, колченогие кровати заменили новыми, палаты заблистали белизной хрустящего белья. В 50-х годах началось строительство современного поселка для заводчан. Сафроновы получили квартиру в одном из первых домов. А к концу 50-х годов открылась новая больница. Это была почти сказка: несколько одноэтажных корпусов, в которых разместились поликлиника, инфекционное, хирургическое, терапевтическое, детское и родильное отделения.
В новой поликлинике прием вели высококвалифицированные специалисты, на вызовы выезжала "скорая помощь". Но по старой привычке люди часто шли с бедой и болью прямо домой к Антонине Васильевне. Они верили ей: она была своя. Ее адрес в Редкине знали все.
60-е годы прошлого века стали временем бурного развития химической промышленности. Редкинский завод превращался в гигант социалистической индустрии. Быстро рос и благоустраивался поселок. Справили новоселье и редкинские медики. Корпуса новой больницы выросли прямо в лесу, на территории больничного городка можно было собирать грибы и малину.
Антонина Васильевна Сафронова к этому времени была специалистом высокой квалификации, отличником здравоохранения. Молодые врачи не считали зазорным советоваться с нею. За долгие годы работы в медицине ей доводилось стоять у операционного стола, и управлять сложными приборами физиотерапевтического кабинета, и вести прием больных с врачами всех специальностей. Более полувека отдала она служению медицине, 50 лет работала в Редкинской больнице.
В феврале 97-го года Сафроновы справили золотую свадьбу. За такую долгую жизнь они не накопили богатства. Не увешаны стены скромного жилища дорогими коврами, не ломятся полки от хрусталя. Зато двери этого дома всегда открыты. Мои подруги, со студенческих времен привыкшие к хозяйским разносолам, до которых мама всегда была большая мастерица, до сих пор приезжают из Твери отведать фирменного клубничного варенья (я его теперь варю под ее чутким руководством) и послушать рассказы смешливой хозяйки о прошлом, о том, например, как она, городская девушка, приехавшая в Редкино, в первый раз пошла на болото за клюквой с чемоданчиком. Сколько лет прошло с тех пор! Теперь уж эта земля стала ей родной. Здесь было все: молодость, любовь, семья. Здесь родилась и выросла дочь, а сейчас подрастает правнучка. Здесь три десятилетия подряд Антонина Васильевна – в прямом смысле этого слова – держала в своих руках и пестовала будущее Редкина, а потом еще два десятилетия лечила людей. Здесь похоронила мужа…
Вот говорят: плохой человек не может быть хорошим медиком. Каких бы высот ни достигла медицина в своем развитии, как бы ни приблизилась к волшебству, а все же служить ей могут только люди, которые живут по закону: "Расточайте без счета и смело все сокровища вашей души!" Впрочем, плохой человек никем хорошим никогда не станет, так что закон справедлив вне зависимости от профессии. Какое счастье, что я могу показать это Аленке на живом примере - на нашей родной Старенькой. Спасибо за это, мама!